«Русский — мой родной язык». Как ребёнок с 18 баллами оказался «недостаточно грамотным»
29 октября 2025 года восьмилетняя Оля, вместе с мамой Викторией и папой Константином, прошла обязательное тестирование по русскому языку в Москве — процедуру, предусмотренную для детей переселенцев из-за рубежа. Семья покинула Латвию в поисках безопасного будущего: там, по их словам, усилились давление на русскоязычных, школьные программы стали навязывать «чуждые ценности», а родной язык постепенно вытеснялся из образовательной среды.
Оля с детства говорила только по-русски. В семье не использовали латышский — даже в быту. Перед экзаменом девочка несколько недель занималась с репетитором, который подтвердил: у ребёнка — отличное владение языком: грамматика, орфография, понимание текста. Всё это подтвердилось и на самом тестировании: в официальном протоколе — 18 баллов из 20.
Но на следующий день семье пришёл отказ. В нём сухо говорилось:
«Выявлен недостаточный уровень знания русского языка».
Ни конкретики, ни разбора ошибок — только отказ. Оле запретили поступать во 2-й класс.
«Я вообще не понимаю, что происходит! — возмущается Виктория в интервью ИА Регнум. — Как можно «недостаточно знать» русский, если ты с детства на нём думаешь, читаешь, смеёшься, споришь? И как можно не заметить 18 баллов?»
Отказ без объяснений — и три месяца упущенного времени
С 1 сентября Оля не учится. Три месяца — это почти четверть учебного года. Для ребёнка 8 лет — это критичный срок: упущенные навыки чтения, счёта. Школьное сообщество — не только знания, но и первые дружбы, принадлежность, ощущение нормальной жизни после переезда.
Семья подала апелляцию. Только после публичного резонанса, вызванного публикацией, ситуацию пересмотрели. 12 ноября сотрудники Департамента образования Москвы позвонили Виктории:
«Да, это ошибка. Результаты пересмотрены. Уровень достаточный».
Но и это — лишь начало. Теперь Олю «примут, если будут места». А если не будет? Тогда — новое заявление, новая очередь, новые недели ожидания.
«Оля уже третий месяц пропускает учебу», — говорит мама с болью в голосе.
Не одна такая: ошибка или система?
Самый тревожный момент — признание сотрудников московского ГБУ «Планета семьи»:
«Вы не одна. Это, наверное, ошибка… но таких случаев много».
Формально — всё по регламенту: есть тест, есть комиссия, есть критерии. Но что, если критерии субъективны? Что, если в комиссии — перегруженные специалисты, которые «по умолчанию» предполагают низкий уровень у переселенцев? Что, если система не умеет различать акцент и неграмотность, иноязычную школу и незнание?
Русские латвийцы, эстонцы, литовцы — это не «иностранные мигранты» в бытовом смысле. Для многих —третье — а то и четвёртое — поколение, выросшее в русскоязычной культурной и бытовой среде. Их дети ходят в русские школы (пока они не закрываются), читают Пушкина, сдают ЕГЭ по русскому.
«Почему нам не верят?» — травма недоверия
Для Оли — как и для сотен таких же детей — отказ в зачислении — не просто бюрократическая задержка. Это психологическая травма.
Ребёнок, который только начал адаптироваться после переезда, столкнулся с отвержением. Фраза «недостаточный уровень» звучит как обвинение. Как будто девочка недостаточно старалась, недостаточно русская, недостаточно своя.
А ведь у неё даже нет «второго языка» — только русский. Её ошибки, если они были, — типичны для любого второклассника: перепутать жи-ши, поставить мягкую не там — но это не «недостаточность», это возраст.
Родители говорят:
«Мы уехали, чтобы наши дети росли в русской культуре».
Репутация «соотечественника» — это не грин-карта
В последние годы Россия активно проводит политику возвращения соотечественников. Программы переселения, упрощённое гражданство, государственные риторические акценты на «едином народе» — всё это создаёт ожидание:
«Если ты русский по языку и культуре — тебя примут».
Но практика показывает: примут — если повезёт.
Оля — не проситель убежища. Её семья не требует пособий — они сами обеспечивают себя, ищут школу по месту жительства, следуют всем правилам. Они не просят особого отношения — только справедливости. А получают — формальный отказ, три месяца простоя и унижение в глазах ребёнка.
Что делать? Путь от ошибки — к реформе
На фоне скандала Департамент образования пообещал «пересмотреть ситуацию». Но этого недостаточно.
Нужны конкретные шаги:
1. Прозрачность критериев. Должен быть открытый перечень ошибок и баллов: где, сколько баллов снято, за что. Сегодня отказы выдаются без разбора, без апелляционной детализации.
2. Независимый апелляционный механизм. Комиссия, пересматривающая спорные случаи, не должна быть той же, что вынесла решение. И в неё должны входить не только чиновники, но и педагоги-практики, лингвисты.
3. Временная адаптационная поддержка — вместо отсева. Даже если уровень ниже ожидаемого (что в случае Оли — фикция), логичнее предложить краткосрочный интеграционный курс — а не отказать.
4. Мониторинг дискриминационных практик. Если, как признали в «Планете семьи», таких случаев много — нужно провести аудит. Сколько детей с баллами выше 15 получили отказ? Из каких стран? Какой процент?
5. Обучение экспертов. Тестирование — не экзамен на «русскость». Эксперты должны уметь отличать языковую вариативность (например, лексику, устоявшуюся в Латвии или Казахстане) от реальных пробелов.
Оля ждёт звонка. А система — переосмысления
Сегодня Оля — в ожидании. Ждёт звонка от школы. Ждёт парты, доски, звонка на перемену. Ждёт, когда её перестанут проверять.
Её история — зеркало. В нём отражается не только бюрократическая ошибка, но и тревожный вопрос: кто сегодня считается «своим» в стране, которая призывает соотечественников домой?
Если русский язык — не только государственный, но и нравственный стержень идентичности, то его нельзя использовать как инструмент отторжения. Особенно — по отношению к детям, которые не выбирали, где родиться, но честно выучили язык своих бабушек и дедушек — и приехали жить там, где он звучит свободно.