Два дня и две трагедии: хронология и контекст
В понедельник, 15 декабря 2025 года, в одной из школ Санкт-Петербурга 15-летний девятиклассник напал с ножом на учительницу и после попытался покончить с собой. К счастью, оба остались живы, но физические и психологические травмы останутся на долгие месяцы, если не годы.
16 декабря — новая беда: в подмосковной школе другой 15-летний подросток, тоже девятиклассник, атаковал одноклассников и охранника. Один человек погиб. По предварительным данным, мотивы преступления уходят в глубокий личностный кризис подростка, но точная картина пока выясняется.
Внимание: это не «серия случайностей». Это волна и такие волны в истории школьного насилия в России и за рубежом возникают с пугающей закономерностью. Их характеризует не столько число инцидентов, сколько качество отклика общества: после первого случая — шок и меры, после второго — паралич отчаяния и иллюзия, что «всё уже неизбежно».
«Совпадения», которые не случаются случайно
Психолог Лариса Суркова, кандидат наук и практикующий специалист, в своём блоге назвала три уровня предпосылок:
- Физиологический фон: резкие перепады атмосферного давления и температуры, влияющие на нервную систему, особенно у подростков с вегето-сосудистой дисфункцией;
- Эпидемиологический фон: рост заболеваемости вирусными инфекциями, которые могут провоцировать энцефалит, менингит или постинфекционные энцефалопатии с симптомами гипервозбудимости, агрессии, дереализации;
- Психосоциальный фон: после первого инцидента — напряжение, бдительность; затем — посттравматический релакс, когда школы и семьи возвращаются к рутине, «закрыв» тревогу, не проработав её.
Всё это создаёт «идеальный шторм» для подростка, уже находящегося на грани. Но и это принципиальный момент — никакой фон не вызывает насилие сам по себе. Он лишь снижает порог срабатывания у того, кто уже в кризисе. Проблема не в том, что сигналы отсутствуют. Проблема в том, что «приёмники» отключены. Родители заняты выживанием. Учителя — нагрузкой (в среднем 27 уроков в неделю + проверка тетрадей + административные отчёты). Классные руководители ведут по 30+ детей. Психологи в школе — 1 ставка на 1000 учащихся. Система не даёт времени на внимание.
Что происходит с мозгом подростка в кризисе?
Нейропсихологи подчёркивают: 14–16 лет — это период второго большого ремоделирования мозга.
Если в этот момент есть хронический стресс; нарушен сон; есть дефицит серотонина или дофамина и травматический опыт, то риск выпадения из реальности резко возрастает. Подросток может ощущать мир как враждебный, себя — как «ничто», а насилие — как способ обрести контроль, быть замеченным, оставить след.
Это не оправдание. Это объяснение, чтобы перестать говорить «он с ума сошёл», и начать спрашивать:
«Что его сломало?»
Суркова предлагает не «следить», а быть рядом. Конкретно:
- Слушайте без оценки, не перебивайте.
- Физический контакт — не для маленьких. Объятия, поглаживания по спине, держание за руку — это не «нежность», это вегетативная регуляция: тактильный контакт снижает кортизол.
- Снизьте информационную нагрузку. Уберите из ленты новости, мемы про «школу-2036», видео с «реакциями на нападения». Не обсуждайте детали трагедий при детях — даже если они «в курсе».
- Позвольте не ходить в школу на 2–3 дня. Это не «каприз», а временная регрессия — естественная защитная реакция. Через безопасность к восстановлению.
- Говорите о своих чувствах. Это даёт ребёнку право на эмоции — и учит их называть.
Что делать школе: не «усилить охрану», а создать среду
Да, металлодетекторы, тревожные кнопки, обучение охраны — нужны. Но они работают после того, как кризис уже наступил.
Профилактика в повседневной культуре школы:
- Регулярные «круги общения» — не для отчётов, а для искреннего диалога. Без оценки, без наказания.
- Обучение учителей распознаванию психоэмоциональных тревожных сигналов — не как «угрозы», а как просьбы о помощи.
- Наличие доступного школьного психолога. Не «по направлению завуча», а — «можно прийти просто поговорить».
- Программы по эмоциональному интеллекту и ненасильственному общению — как часть учебного плана, а не «внеклассное мероприятие раз в квартал».
- Сотрудничество с подростковыми сообществами — киберспортом, арт-студиями, волонтёрством. Важно: не «отвлечь», а дать чувствовать себя значимым.
«А может, это соцсети? Или игры?» — не сводите к врагам
Да, контент влияет. Но не как «зараза», а как усилитель. Подросток, находящийся в безопасности, не станет убийцей из-за TikTok. Но тот, кто уже чувствует себя невидимым, — может найти в радикальных сообществах первое ощущение принадлежности. Там его не осудят. Там его поймут. Даже если «понимание» — ложное.
Поэтому запреты не работают. Работает — альтернатива:
- совместные проекты с родителями (видео, подкасты, блоги);
- обучение критическому мышлению в контексте медиа;
- диалог о ценностях — не в виде лекции, а через фильмы, книги, игры.
Иммигранты, одиночество, «невидимые» дети
Особую уязвимость испытывают подростки в ситуациях социокультурного разрыва:
- дети мигрантов, переживающие двойную идентичность и отчуждение;
- те, кто потерял близких;
- одарённые дети, чьи интересы не находят отклика;
- «тихие» — те, кто не буянит, не хулиганит, а исчезает постепенно.
Их кризис не кричит. Он шепчет. А шепот — слышен только тому, кто присел рядом. Детям нужна надежда. Говорите о будущем — не как о спасении «потом», а как о возможности уже сейчас.
Не «спасти всех», а увидеть одного
Мы не можем гарантировать, что завтра не будет третьей трагедии. Но мы можем сделать так, чтобы рядом с каждым подростком был хотя бы один взрослый, который не боится его эмоций; не ждёт «идеального поведения»; не путает «тишину» с «благополучием» и помнит: за каждым поступком — человеческая история.
Иногда этого хватает, чтобы остановить падение. Иногда, чтобы просто дать руку, когда уже поздно. Но всегда — чтобы напомнить: ты не один. Потому что беда не в том, что мир жесток. Беда в том, что мы перестали верить — друг в друга. Вернуть это доверие и есть единственная надежда.